Мир Гаора. Коррант. 3 книга - Татьяна Николаевна Зубачева

— Огонь справедлив, — очень серьёзно сказал Туал, убеждённый атеист, зачастую шокирующий своим свободомыслием даже самых отъявленных радикалов.

Они подняли над столом стаканы, знаменуя принятое решение и конец передышки. У каждого было впереди ещё очень много дел и проблем.

Дамхар

Осень, 9 декада

Поздняя осень в Дамхаре — не самое лучшее время года. Затяжные дожди, ночные холода и заморозки, после которых дорога в ледяной корке, а для зимних шипованных шин ещё рано. Как-то очень тихо прошли проводы Небесного Огня на зимний покой. Ну, свозил он хозяев в храм на священнодействие, вечером долго мылись и парились в баньке, на рабской кухне ужинали опять пшёнкой, а потом долго пели протяжные негромкие песни, в которых он не понимал практически ни слова, и потому вёл мелодию голосом, без слов. Правда, к его удивлению, Джадд после ужина не ушёл сразу, как обычно, к себе в сарай, а остался за общим столом. И даже подпевал. Тоже без слов. Звать никого из родичей он не собирался. Одного раза ему хватило. Если только мать… но как её позовёшь? Она наверняка в Ирий-саду, а туда ни живым ходу нет, ни оттуда мёртвым. Ладно. Пусть там ей будет хорошо.

Гаор сидел на ступеньках крыльца рабской кухни и курил, разглядывая серебристо-серый от лунного света двор. Последнее время он часто так делал: когда все уже легли, выходил на крыльцо и курил в одиночку. Сигарет у него теперь было много: в рейсах брал по хозяйской карточке. С умом, конечно, не наглея, но чтоб на две-три штуки в день хватало. Обычно к нему почти сразу подходил Полкан и с шумным вздохом укладывался у его ног, часто придавливая ему носки сапог своей неожиданно тяжелой головой. Гаор уже давно не опасался его. Вообще всё стало так спокойно и просто…

Стукнула дверь сарайчика Джадда, и оттуда вышла Цветна. «Надо же?» — со спокойным равнодушием удивился Гаор. Здесь, как и у Сторрама, постоянных пар не было. Во всяком случае, держались все на людях, никак не выделяя кого-то из остальных. Только Лутошка считался сыном Красавы и звал её маткой, а Малуша дочкой Большухи. А так… к нему самому сколько раз приходили то Жданка, то Балуша, то Басёна, а Куконя уже с лета ночует с Тумаком, то она у него, то он у неё. А Джадд что, не человек, что ли? Вышел и Джадд, и стоя в дверях своего сарайчика, молча смотрел, как Цветна идёт через двор, поднимается на крыльцо — Гаор, давая ей пройти, слегка подвинулся — и скрывается в дверях рабской кухни, откуда можно было пройти в коридор с повалушами, где по одному и по двое спали рабы и рабыни. Лучше, чем в посёлке, где все в одной избе вповалку. Если большая семья, то и на полатях, и на лавках, и на лежанке, ночью если выйти приспичит, то как ни шагни, кого-нибудь да заденешь.

Джадд закурил, с таким же спокойствием оглядывая небо и двор. Иногда их взгляды встречались, и тогда оба, не отдавая себе в этом отчёта, почти одинаково усмехались.

Гаор подумал, что на фронте именно такие спокойные лунные ночи были самыми опасными. Ночная бомбёжка — то ещё удовольствие! А при луне даже осветительных ракет или бомб не нужно: и так всё как на ладони, оружие блестит, резкие тени разрушают любую маскировку. Похоже, об этом же подумал и Джадд, потому что, когда их взгляды в очередной раз встретились, Джадд показал ему на небо, точными скупыми движениями изобразил самолёт и летящую бомбу и сделал резкий отрицательный жест. Гаор с улыбкой кивнул. Они одновременно докурили и ушли каждый к себе.

Гаор осторожно, стараясь ни на что не налететь, прошёл в свою повалушу, разделся и лёг. Натянул одеяло. Занавески на окно он не делал, и лунный квадрат чётко лежал на полу. Мысленно открыл заветную папку и нашёл лист с незаконченной статьёй под условным пока названием «Серый коршун». А то ведь и в самом деле, видеть эти машины все видели, и не раз, но если «чёрный ворон» или «воронок» всем известен и даже в песнях воспет, то про эту и не знает никто, кого там везут, куда и зачем. И что такое, когда «серый коршун» въезжает в посёлок. Ведь для экономии бензина раз кого-то привезли, то кого-то и увезут. Очень редко, когда только привозят. И прячься, не прячься — найдут, подведут, взрослому заломят руки за спину и наденут наручники, ребёнка просто ударят, а бить «зелёные петлицы» умеют, сам видел, и запихнут в машину, и всё. Только и отвоют вечером. Старика смертной, а молодого угонной… Переводы песен давались ему туго. Писал-то он на ургорском, а песни эти знал уже на склавинском. Без них статья здорово проигрывала, значит, надо не записать ургорскими буквами склавинские слова, тут он уже приспособился, а именно перевести, чтобы и смысл был, и чтоб не набором слов, а именно песней. И здесь, как в той статье, о Седом, пробела не оставишь, чтоб кто-то другой его заполнил. Тут его никто заменить не сможет. И даже помочь. Значит, надо.

Почувствовав, что слова начинают путаться, и боясь потерять записанное, Гаор заложил лист в папку и завязал тесёмки. Всё, на сегодня хватит, пора и, в самом деле, спать.

Впереди что? По декадам — так уже девятая осени, ну да, грудень в серёдке, а там уже первая декада зимы, это студень, первый месяц зимы. Это езда по зимним дорогам, предновогодний завоз и на склады выдачи, и управляющим, и на блокпосты. Через два дня ему в очередной рейс. На склады, оттуда по посёлкам и блокпостам и домой. Ничего сверх особенного. Разве только если в заведении… стоп! — сердито оборвал он сам себя. Один раз Жук рискнул. Ну, так будь благодарен и этому, и не загадывай. Загад не бывает богат. И вообще, спи, встают-то здесь куда как раньше, чем у Сторрама и в армии.

Он заставлял себя, запрещал самому себе думать об уехавшей с Жуком статье. Ну, довёз её Жук, ну, принёс в «жёлтый дом», а там… Забраковали, не захотели связываться с родовитой сволочью, Жук не нашёл в архиве подтверждения, скажем, дело засекречено, раз касалось оружия, а тогда печатать точно нельзя: за клевету газету и закрыть могут, а у этой сволочи связи в Тихой Конторе, и тогда печатать его писанину — это